– Возможно, они дошли бы до всего и без нас.

– Не думаю. Они получат от нас письменность, медицину, реинкарнацию, архитектуру.

– Ты сотворил изощренную религию, – говорит Нут. – Я восхищена твоей выдумкой.

– Не-хе набросал основные положения, дальше все было просто. Я всего лишь следую его советам.

Нут наблюдает за маленькой женщиной, протягивающей деревянную статуэтку, изображающую ее, Нут. Взяв дар, она вздыхает и кивает в знак признательности.

– И все-таки мне кажется, что мы злоупотребляем своей властью над ними…

– Самое главное – написать свиток. В последний раз Не-хе попросил нас с тобой все время носить ожерелья с синим дельфином.

Нут хлопает в ладоши. К ней резво подбегают двое. Она показывает жестом, что голодна. Через считаные секунды человечки уже сгибаются под тяжестью мешков с местными плодами.

– Вряд ли такая степень повиновения совместима с духовным расцветом.

– Разве лучше желать свободы и независимости любой ценой?

– А разве нет?

Геб показывает жестом, что верующим следует разойтись, потому что ему и Нут нужно поговорить наедине. Он манит Нут к столу, на котором разложен густо исписанный пергамент.

– Теперь, хвала этим свиткам, мы не будем забыты. Все люди будущего в подробностях узнают о нашей жизни на острове до потопа.

Геб берет заточенную бамбуковую палочку и продолжает записывать историю Ха-мем-птаха, его гибели, их путешествия и высадки в Египте.

– Старайся! Если я правильно поняла, через 12 000 лет их будет восемь миллиардов. То, что ты сегодня напишешь, смогут прочесть восемь миллиардов людей.

Геб полностью согласен.

– Не-хе, человек, который оповестит о нашем существовании тех, кто считал нас мифом, прославится в веках.

109.

Невыносимая духота. Дипломат обильно потеет и регулярно вытирает пот платком с инициалами JCDV.

Напротив него сидит Рене. На нем красный комбинезон, на лице никакого выражения. Молодой дипломат протягивает ему визитную карточку, на ней написано «Жан-Шарль де Виламбрез, помощник по культуре, посольство Франции, Каир».

– Вы знаете, где находитесь?

– Нет.

– В тюрьме особого режима Лиман Тора, ее еще называют тюрьма «Скорпион». Узнав о вашем аресте, мсье Толедано, я решил разобраться, почему вас упекли в тюрьму, где содержатся только политзаключенные.

Юноше можно дать от силы двадцать лет.

Жан-Шарль… де Виламбрез? Неужели он – потомок Леонтины?

С момента ареста в пещере Сива с учителем истории обращаются без деликатности. Можно подумать, что его причисляют к опасным преступникам. В тюрьму особого режима их с Опал доставили под усиленной охраной. По приезде их со спутницей разделили и увели по разным коридорам.

У него забрали все вещи, тщательно обыскали, заставили надеть форму, что-то вроде красной пижамы, втолкнули в камеру размером метр на три с раковиной и с дыркой в полу. Свет и воздух поступают в эту клетку через десятисантиметровую щель в стене.

Меня заточили в темницу.

Кому как не Рене знать об этом виде кары в средневековой Франции. Такое обращение с соотечественниками уже тогда свидетельствовало о нравственном падении власти. Теперь он испытал это на собственной шкуре.

Меня швырнули в мусорный бак для человеческих отбросов.

В сравнении с этой зловонной крысиной норой даже обитая поролоном палата в больнице Марселя Пруста кажется дворцом.

Неужели с Опал обращаются так же безжалостно?

Надзиратель принес ему еду – тарелку с костью, которую, похоже, уже глодали собаки, и круглый кусок заплесневевшего хлеба. После этого ему осталось одно – ждать. Никакого общения, ни телевизора, ни адвоката, только бесконечно тянущееся время и растущая тревога.

Разочарование, постигшее его в утробе Белой горы, чувство вины за то, что он вовлек в этот кошмар доверившихся ему людей (бедная моя Опал, не надо было выбирать меня в «Ящике Пандоры») и страх будущего (медленное гниение в темнице) приводят к тому, что у него мутится в голове, отчего становится недоступным самогипноз. При любой попытке он, мысленно спустившись по лестнице, утыкается носом в закрытую дверь.

Наконец за ним пришли и привели в помещение, где его ждет юнец с лицом отличника, вырядившийся как для светского раута: жилетка, галстучек.

– Могу я узнать, что произошло с мадемуазель Этчегоен? – первым делом спрашивает его Рене.

– Мадемуазель Этчегоен и еще четверо ваших друзей тоже в этой тюрьме.

– На каком основании?

Жан-Шарль де Виламбрез опускает глаза.

– Боюсь, у меня для вас неважные новости, мсье Толедано. Официально все вы арестованы за уничтожение археологических объектов.

– Прошу прощения?!

– Вас обвиняет Министерство культуры Египта. По их утверждению, в том месте располагались остатки эпохи фараонов. Они говорят, что вы все методично уничтожили.

– Все наоборот, это я…

– Не утруждайте себя, мсье Толедано, мне известна правда, я провел небольшое собственное расследование, заплатил некоторым людям в Министерстве культуры и разобрался, что к чему.

– Я вас слушаю, – говорит Рене.

– Все началось с журналиста, Готье Карлсона. Это он разболтал местонахождение пещеры и отправил фотографии в Министерство культуры, в отдел древностей, чтобы получить разрешение на съемки.

Я знал, что это создаст проблемы.

– Он не знал о политической возне вокруг отдела древностей.

– Что там за возня?

– В нынешнем Национальном собрании Египта большинство снова у партии свободы и справедливости, то есть у братьев-мусульман. Это не совсем те люди, что при президенте Мурси, но отстаивают те же ценности. Генерал Сиси, человек современных светских взглядов, вынужден делать им уступки: он предложил пост министра культуры, портфель, считающийся второстепенным, старому соратнику Мурси Абдель Али, перешедшему из карьерных соображений в лагерь Сиси. Абдель Али слывет умеренным, но, получив полномочия, он потихоньку продолжил то, что начал при Мурси: гонения на светских артистов, изгнание западных археологов, которые, по его словам, порочат страну и расхищают ее богатства. Он всячески мешает туризму, имеющему отношение к Древнему Египту, считая его болезненным увлечением – доисламским идолопоклонством.

– Тот самый Абдель Али, предлагавший изучить предложение взорвать пирамиду Хеопса?

– Вы помните этот курьез? Да, он самый. В тот момент джихадисты думали, что им под силу уничтожить все археологические памятники, восходящие к временам до рождения Мухаммеда. Они уже разворотили бульдозерами ворота храма Нимрода в Ираке. В 2001 году они уничтожили гигантские статуи Будды в афганском Бамиане и остатки финикийской культуры в Ливане под тем предлогом, что они покрыты древнееврейскими надписями.